Жду, когда придет внимательный читатель» - ссылка на интервью с переводчиком с английского Сергеем Борисовичем Ильиным
Сергей Борисович Ильин (1948) - переводчик с английского.
В его переводах публиковались все романы В.Набокова, "Бесчестье", "Осень в Петербурге" Дж.М.Кутзее, "Здесь курят" К.Бакли, главы из романы Ч.Кинбота "Серебристый свет. Подлинная жизнь Владимира Набокова", произведения Дж.П.Донливи, Т.Уайлдера, Н.Марш, Ф.Рота, В.Аллена, П.Бигля и др.
Лауреат премии Иллюминатор (1999) - за переводы Набокова.
РЖ: Легко ли встраиваетесь в стиль автора?
С.И.: Легко ли я встраиваюсь и т.д. - мне судить трудно. Кажется, что без особых трудов. Хотя что это такое значит: "встраиваться в стиль"?
РЖ: Прислушиваетесь ли к мнению коллег, или они большей частью необъективны, потому что конкуренты?
С.И.: Так сложилось, что с коллегами я вижусь крайне редко и ремесленных вопросов не обсуждаю. Да я и знаю-то мало кого. А отзывов коллег на мои опусы мне читать, по счастью, не приходилось.
РЖ: Всеми ли собственными переводами довольны?
С.И.: Нет, не всеми. И в особенности разного рода рассказами, которые мне плохо даются.
РЖ: А зачем тогда беретесь за них?
С.И.: За рассказы я взялся, когда переводил Набокова. Это был второй-третий опыт перевода - с тех пор я их несколько раз переделывал, но, по-моему, так и не доделал. Потом пробовал переводить других авторов, может, два получились.
РЖ: Какие?
С.И.: "Лила, оборотень" и еще "Приходите, леди Смерть" Питера Бигля.
РЖ: По мнению Макса Немцова, который читал своим родным "Лилу, оборотня" в вашем переводе, рассказ идеально ложится на голос, он естественный, как дыхание, ничего лишнего. "Он показался мне тогда близким к идеалу"... Но получается, короткий жанр не ваш конек?
С.И.: Не мой. Длинный жанр - это машина, которая с какого-то момента тянет за собой, начало подстраиваешь к тому, что получится дальше, все несколько раз переделаешь. А в коротком жанре только раздышался - дистанция уже кончилась.
РЖ: Может, поэтому, чтобы попасть в ритм автора, надо брать его несколько произведений? Или ритм от произведения к произведению меняется?
С.И.: По-разному. Я не переводил одного автора помногу. Был уникальный опыт с Набоковым, но он легок для перевода в том смысле, что можно заглянуть в его русские тексты, попытаться соорудить нечто похожее. Что касается моих переводов одного автора, это три романа Уайта (строго говоря, семь, но пять объединены в одну книгу), два романа Кутзее, два Хеллера; роман и два рассказа Бигля - хотел перевести еще кое-что из него, но, по-моему, это уже есть по-русски.
РЖ: А какими своими переводами вы особенно довольны?
С.И.: Сдается мне, получилась "Осень в Петербурге" Кутзее, "Бледное пламя", "Подлинная жизнь Себастьяна Найта" Набокова. Не скажу, что другие переводы Набокова из рук вон плохи, но эти два - любимые. Доволен я и двумя романами Хеллера, один еще не вышел. Замечательный романище о царе Давиде - рассказчик при смерти, кроет последними словами Микеланджело, Шекспира, который украл у него все сюжеты, и своего сына, полного дурака, будущего царя Соломона. Книга пропитана цитатами из Писания, не говоря уж о Шекспире, Кольридже, Мильтоне - и все они раскавычены.
РЖ: Вы искали переводы цитируемых фрагментов?
С.И.: С Библией проще - у меня в компьютере русская и английская Библия. В других случаях помогают английские цитатники. Хорошо, если есть ссылка...
РЖ: А если нет?
С.И.: Как правило, цитаты все-таки торчат из текста, хотя, наверное, отыскиваются не все, тут уж как повезет.
РЖ: Макс Немцов: "Я подхожу к тексту с точки зрения звука..." В.С.Муравьев: "Подход к переводу именно со стороны ритмики представляется мне наиболее плодотворным". А что для вас важно в тексте?
С.И.: Не могу сказать. В хорошем тексте все важно - звук, ритмика, словарь. Пожалуй, все же ритмика.
РЖ: Вадим Михайлин: "...сначала читаю текст целиком, причем несколько раз, чтобы сбить оскомину первого восприятия, когда в основном смотришь на сюжет, динамику персонажей, - чтобы добраться до языка. Иногда переводишь фрагменты из разных мест". А как делаете вы?
С.И.: Читаю текст целиком и затем стараюсь сохранить "оскомину", о которой говорит Вадим. Сюжет и прочее меня, вообще говоря, не так уж и интересуют.
РЖ: Что для вас "оскомина"?
С.И.: Я писал об этом. В 1998 мне исполнилось 50, и я сочинил нечто под названием "Моя жизнь с Набоковым", а в 1999, к столетнему юбилею со дня рождения Набокова она и еще кое-что пригодилась. "Кое-что" - это письмо моему тогдашнему близкому знакомому Олегу Дарку, он работал в "Независимой" и просил меня написать что-нибудь о переводе. Вскоре он оттуда ушел, текст не напечатали, а в 1999 про него вспомнили.
Первое впечатление, правильное оно или неправильное, самое сильное, и перевод, как я его понимаю, попытка, главным образом для себя, воспроизвести его на другом языке. Если спустя полгода, заглядывая в текст, вспоминаешь, как оно у вас было в первый раз, значит - перевод удался.
РЖ: Н.М.Демурова, например, перевела много вещей, но ее имя ассоциируется с "Алисой" Кэрролла. Считаете ли вы себя - по большому счету - "переводчиком Набокова"?
С.И.: Еще времени прошло немного, трудно судить, но сама формула "переводчик Набокова" начинает заедать. Недавно я выступал в РГГУ - Гриша Кружков, мой старинный знакомый, пригласил меня на свой переводческий семинар и представил как "переводчика Набокова" - я осерчал и попросил впредь именовать меня просто "переводчик". А чей - там видно будет. Сейчас у меня в работе новый "проект".
РЖ: Поднимаете неизвестного у нас автора?
С.И.: Мервин Пик известен более всего как автор трех романов, хотя их у него, кажется, пять, а еще есть стихи, зал графических работ в галерее Тейт.
РЖ: А чем он вам интересен?
С.И.: Этой самой "оскоминой", о которой говорил Вадим.
РЖ: Сами захотели его перевести или кто-то предложил?
С.И.: Было такое издательство "Северо-Запад", я получил там первые мои заказы, - пока готовился к изданию Шекспира... какой к черту Шекспир? - Набоков. Как раз первым заказом была - тетралогия Уайта о короле Артуре, четыре романа - четыре возраста, впрочем, позже выяснилось, что в этой тетралогии пять книг... Уайт - один из китов, на которых стоит литература фэнтези, кроме него по этой линии числятся Толкиен и Мервин Пик, который никакой фэнтези не писал и попал в эту компанию дуриком. Когда в США начал спадать толкиенской бум, американские издатели стали искать нового автора, Пик в это время умирал в сумасшедшим доме... Про него я ничего не знал: "Что за Пик?" - спрашиваю. А Саша Кононов: "Да такой "Замок" Кафки, только не без входа, а без выхода".
РЖ: Кафку любите?
С.И.: Давно и прочно. В то время я как раз собирался в Коктебель, взял в библиотеке на Ульяновской том Пика, и с полным упоением прочитал на пляже первый роман. На Кафку совсем не похоже, по стилистике скорее Диккенс, Гоголь, Эдгар По; много деталей, какой-нибудь незначительный эпизод - "Ваня прошел" - занимает страницы две.
РЖ: Как у Пруста.
С.И.: Может быть. Я кинулся к Саше: "Хочу переводить Пика". А они уже заказали перевод питерскому китаисту, это была Сашина идея - Пик родился в Китае, вся жизнь замка Горменгаст построена на каждодневном исполнении сложных бессмысленных ритуалов, на этаких китайских церемониях... Потом издательство распалось, и я сел переводить Пика для себя, два романа перевел, вот взялся за третий. Надеюсь, они выйдут в "Симпозиуме".
РЖ: Были произведения, которые вы хотели перевести, но почему-то не получилось - разочаровались или еще что-то?..
С.И.: Первый роман Бигля "Тихое, спокойное место". Он написал его в начале 60-х, в 18 лет, под одеялом, в студенческом общежитии. На католическом кладбище разворачивается история любви двух покойников, один из них самоубийца, и их разлучают, им пытается помочь человек, который живет на кладбище лет 20, - он боится выйти за ворота, один раз попробовал, но вернулся. Недавно выяснилось, что перевод этого роман где-то публикуется или уже опубликован - а это смерть: второй перевод выходит редко или через много лет. Некоторые книжки я перевожу потому, что это нужно мне, скажем, Набокова, Пика, а тут такого ощущения не было. Я, вообще-то говоря, никакой не переводчик. По образованию я физик-теоретик, теория относительности и прочее.
РЖ: Значит, перевод пришел в вашу жизнь благодаря Набокову?
С.И.: Это такой исторический анекдот: Был 1982 год. (В Москву я попал в 1975-м, я из Саратова, как Вадик Михайлин. Учился в Дубне, в аспирантуре, и тоже все больше книжки читал, там была роскошная библиотека.)
РЖ: Вы тогда уже были знакомы с Кружковым? Он учился в Институте физики высоких энергий в Протвино.
С.И.: Нет. Гриша физик-экспериментатор, кажется, а я теоретик, это разные футбольные команды, к тому же он постарше меня, и когда мы познакомились в Москве, я был инженером-программистом, а он уже Китса переводил для "Литпамятников".
По сравнению с Саратовом в Москве книг было несравнимо больше. И вот когда я прочитал "русского" Набокова, сразу по уши в него влюбился.
РЖ: А что первое прочитали?
С.И.: "Приглашение на казнь", "Машеньку", "Дар". Так вот: у моего друга Ляльки, ученицы Гальперина, которая всю жизнь преподает в Институте иностранных языков, теперь Лингвистическом Университете им. Мориса Тореза, хорошая английская библиотека, я почти всю ее перечитал - и выработал привычку к английскому чтению. В то время ей предложили халтуру: обучить русскому языку группу американских студентов, уезжая, они оставили ей книги, которые накупили - еще в дорогу, дабы быстренько что-нибудь узнать о России, - у одного из них оказался "Пнин" Набокова. Мне всегда казалось, что Набоков холоден со своим героями, за исключением себя самого в роли Годунова-Чердынцева, а в "Пнине" все необычайно тепло - и я его уселся переводить, для жены. Тогда я не подозревал даже о существовании английского фразеологического словаря - а Набоков, хоть и редко, но идиомы и какие-то языковые штампы использует - особенно передавая речь человека пошлого... Лялька поправила что-то в моем переводе и вернула его мне под Новый год - я как раз в новогоднюю ночь отравился и начал его перерабатывать, не вылезая из кровати. Позже я выменял через знакомого - у одного иранца или алжирца, собиравшего нашу научную литературу, которая стоила здесь копейки, - "Bend Sinister" и сборник набоковских рассказов; у знакомых взял "Подлинную жизнь Себастьяна Найта". И пошло-поехало - лет за 15 все перевел. Со временем нарабатывается выучка, я стал обрастать словарями, искал по букинистам английские книжки, было три таких магазина - на улицах Качалова и академика Веснина и еще "Академкнига" на Пушкинской площади.
РЖ: Наверное, это вопрос больше теоретический, но все же... ваша переводческая манера уже сформировалась?
С.И.: Если речь о техническом навыке - наверное, да. Но смутное ощущение, что я не умею переводить, осталось до сих пор, и я все жду, когда придет внимательный читатель и спросит: "А чего это вы тут делаете, добрый человек?"
РЖ: Ну, такое ощущение, наверное, бывает у всех.
С.И.: Мои подозрения на этот счет более обоснованы, чем у прочих. Английский у меня вроде улицы с односторонним движением - с английского на русский и только письменный, на слух я его почти не воспринимаю. Тот же Вадик Михайлин закончил все же филфак нашего с ним университета, а не физический факультет, как я. Правда, Голышев, да и Кружков тоже технари...
РЖ: Еще Мотылев, Бабков... Не приходилось вам как-то менять авторскую стилистику или писать в переводе "под такого-то"?..
С.И.: Один раз я проделал такую штуку с "Осенью в Петербурге" Кутзее. В журнале "Иностранная литература" попросили причесать разговоры в романе "под Достоевского". Я, что называется, освежил в памяти то, что было написано Достоевским по "Бесы" включительно - роман кончается тем, что Достоевский начинает "Бесов". Как он - не напишешь, но чтобы похоже было, я попробовал. А потом в Интернете прочитал рецензию: "Поражает проникновение автора в стилистику Достоевского..." Уверяю вас, никакого проникновения у Кутзее нет: рубленые фразы, все в настоящем времени.
РЖ: Часто переводчики говорят, что ищут аналог стилистики переводимого произведения в отечественной литературе, - вы тоже?
С.И.: Пожалуй, нет. А зачем? Авторы XIX века должны выглядеть как авторы своего времени, и если искать аналоги, то не среди ярчайших наших именно того времени, потому что слишком уж яркие, - ну, может, Писемского почитать. Вообще же тут все зависит от автора.
РЖ: Вы сразу понимаете, что хотите перевести тот или иной текст?
С.И.: К концу первой трети, примерно. Бывает - начало интересно, но пока доберешься до конца, текст уже два раза как ноги протянет. Вот сейчас, может быть, соберусь переводить книжку Келлмана, букеровского лауреата, даром что она чуть ли не на шотландском диалекте написана и по стилистике похожа на Веничку Ерофеева. Вот с ним все понятно сразу.
РЖ: Значит, переводя, будете ориентироватья на "Москву-Петушки"?
С.И.: Может, придется найти. В доме было штук 10 "Петушков", но все разлетелись.
РЖ: Влиял на вас переводимый текст?
С.И.: Какие-нибудь мистические явления? Когда я переводил "Себастьяна Найта", была такая же солнечная погода, как сегодня, 8 этаж, балкон открыт, обычно в комнате кружили 2-3 бабочки, - а тут как полетели... Я не склонен к мистике, но этот эпизод запомнился.
РЖ: За каких авторов или жанры - кроме рассказов - не взялись бы?
С.И.: Скорее, за определенных авторов - за Джойса. Есть и жанры, с которыми лучше не связываться. Я один раз взялся за дамский роман, больше не буду, как и за откровенно массовую литературу, - просто тогда меня вычистили с работы, и я побежал во все стороны сразу.
РЖ: А женщин?
С.И.: Для себя я переводил рассказы Патриции Хайсмит - и дальше хотел бы, но смотрю: тут в магазине стоит мой любимый "Мистер Рипли" Да, есть еще такая серьезная дама, писавшая под псевдонимом, Исаак Дайнесен.
РЖ: По-вашему, судьба второго, третьего перевода обычно не складывается?
С.И.: Обычно складывается сложно. Скажем, у журналов жесткое правило: если перевод или фрагмент где-то печатался, его больше не публикуют. Замечательный журнал "Новая юность" осмелился опубликовать "Прозрачные вещи", которые к тому времени уже вышли в "Художественной литературе" - "Просвечивающие предметы". В "Симпозиуме" вышел сейчас том Вуди Аллена, в котором и я участвую, - некоторые из рассказов там переведены, наверное, по несколько раз, издательство просто отобрало то, что получилось получше.
РЖ: Вам близок Вуди Аллен?
С.И.: Очень. Он и всего-то написал три сборничка, у меня в руках был один из них - там пародии на жанры: мемуары личного парикмахера Гитлера, детектив, пьеса, воспоминания о выдуманных "великих философах" - ну и так далее...
РЖ: Читаете труды своих коллег?
С.И.: Стараюсь не читать других переводов Набокова и вообще книг, которые читал по-английски. Оскомина, превратившаяся в зубной камень, - это твое, а тут тебе пытаются имплантировать чужой зубной камень. Но бывают исключения: с большим удовольствием прочитал переводы Голышева из Дэшела Хэммета.
РЖ: А так можно попасть под влияние?...
С.И.: Тут, скорее, не влияние - захочется посмотреть, как другой перевел какое-то сложное место, а потом его тишком перефразировать.
РЖ: Так делали или просто предполагаете?..
С.И.: Думаю, делал бы. Вот Мервин Пик - сложный автор, взявшись за его второй роман "Горменгаст", я вспомнил, что видел на лотках русский перевод, правда, издательство не упоминало, что существуют еще первый и третий романы... В романе у персонажей значащие фамилии, какие, по мнению Берджесса, допустимы только в мультфильмах. Есть там нехороший молодой человек, Макиавелли такой, Steerpike, в том переводе получился Щуковол, хотя тогда уж - почему не Волощук, все-таки перевод вышел на Украине. Фамилии переводчика я не помню, он, по-моему, несколько напортачил, но зато следующим есть на что опереться. Однако, по счастью, я не нашел этой книги, пришлось обходиться своими силами.
РЖ: И как вы перевели Steerpik'а?
С.И.: Пока никак, так он Стирпайком и остался - может, Волакул - близко и не вызывает таких коннотаций, как Волощук. Хотя, скажем, название замка Горменгаст тоже истолковывается. Можно ведь и "Графа Монте-Кристо" перевести "граф Христова Гора" или передать нечто подобное с французским прононсом... Но во многих странах известна книжка "Горменгаст", и нельзя ее совсем переименовывать, хотя в упомянутом переводе ее назвали"Замок Горменгаст", полагаю, для пущей привлекательности.
РЖ: Как же переводить многозначные слова или фамилии - давать "дополнительную" информацию в комментарии, сноски?
С.И.: Кусочек из этого романа в начале года печатала "Иностранная литература", там тоже возник подобный вопрос. В начале публикации мы дали сносочку, где все значащие фамилии разложили на возможные английские слова. С другой стороны, смешные фамилии комических персонажей, орды профессоров, которая учит детей замка, я попытался передать.
РЖ: Наверняка, вы сталкивались с трудностью перевода названий. Расскажите об этой стороне перевода.
С.И.: Поначалу я был бодр и весел и давал названия, как хотел, тем более что переводил "в стол". Роман Набокова "Под знаком незаконнорожденных" получил у меня название "Черная черта" что ли, не помню точно, но потом я спохватился.
Для того же "Северо-Запада" я переводил роман Бигля "The Folk of the Air" - что-то вроде "Воздушного племени", "Воздушного народца" - первоначальное его авторское название "Рыцарь призраков и теней". То, что это фэнтези, становится понятно только к середине, а так люди назвали себя "Обществом архаических развлечений" и играют в средневековье: гильдии, рыцарские турниры, король, ведьма, с которой все и начинается... Я назвал роман "Архаические развлечения", но тут обычно решает издатель, что для него лучше. Впрочем, это когда еще будет. Роман так и валяется без движения.
В романе Хеллера "God knows" часто повторяется эта фраза, я перевел "Видит Бог" - по-русски это такая же ходовая фраза, как та по-английски. Роман Кутзее - "The Master of Petersburg", но значения слова "master" - "мастер" и "хозяин". Мы остановились на нейтральном варианте "Осень в Петербурге", благо действие происходит осенью.
РЖ: Помогал ли вам кто-то (редакторы, переводчики, знакомые, родители), когда вы только начинали переводить?
С.И.: Когда я начинал, а начинал я, что называется, "для себя", вовсе не предполагая, что это станет моим основным занятием, помогать мне было некому. Да и начал-то я прямо с Набокова в те еще времена, когда за него можно было по шапке получить, так что я особенно не высовывался.
РЖ: Ваши любимые переводные книги?
С.И.: Читать я выучился лет в пять, переводить начал в 34, а до этого все читал, читал. Переводные книги читались просто как книги. Пожалуй, первые, какие приходят в голову, - видимо, они любимые и есть, - это "Глазами клоуна", "Над пропастью во ржи", "Тристрам Шенди", "Кола Брюньон", "Остров сокровищ" (конечно!), пастернаковский "Гамлет" - тогда, не теперь - "Гаргантюа и Пантагрюэль", "Теофил Норт", "Имя розы" - ну и "Лолита", разумеется. Порядок здесь совершенно произвольный.
РЖ: Если бы вы составляли хрестоматию лучших отечественных переводов ХХ века, чьи работы бы туда включили?
С.И.: Навскидку: Любимова, Райт-Ковалевой, Лозинского, Голышева - порядок, опять-таки, произвольный. Ну и себя бы не забыл.
РЖ: На вопрос: "Как вы считаете, бывают ли непереводимые книги?" И.М.Бернштейн вот что ответила: "Если читателю книга непонятна, значит она непереводима. Вот, например, с переводом "Улисса" ничего хорошего не получилось. Вообще перевод этой книги отчасти связан с политической ситуацией, по американскому радио говорили: "В Советском Союзе до сих пор не переведен "Улисс"!" По-моему, это книга для писателей. Неизвестно же, что Леопольд Блум увидел 16 июня 1904 года в Дублине, когда вышел купить почку. Надо обязательно ехать в Дублин. Лучше пусть писатель пойдет по пути, указанному Джойсом. Вот у Фолкнера, у французов поток впечатлений получался великолепно". А по-вашему, бывают непереводимые книги или просто каждая книга должна дождаться своего переводчика?
С.И.: Бывают, причем их подавляющее большинство. Если, конечно, говорить о Книгах. "Улисс", "Ада", "Поминки по Финнегану" - это, конечно, явления крайние, потому что там уже начинаются эксперименты с языком - да еще и с несколькими. Но вот Шекспир - он разве переводим?
РЖ: Существует ли, по-вашему, "золотой" возраст для перевода?
С.И.: Если речь идет о возрасте переводчика - да, наверное. Все-таки, от него требуется некоторая начитанность. Думаю, что "золото" приходится на промежуток от 30 до 50, когда уже и багаж у человека есть, и силы еще остались.