Виктор Голышев: «Паршивую книгу хорошо перевести нельзя» - ссылка на интервью с переводчиком с английского Виктором Петровичем Голышевым.

 Елена Калашникова: Когда Вы только начинали переводить, какие-то переводчики были для Вас примером? 

Виктор Голышев : Вначале нет. Примеры появились позже, когда я стал осознанно читать переводы других и радоваться некоторым работам. 

Е.К.: Возвращаетесь ли Вы к своим старым переводам что-то переделать или просто перечитать? 

В.Г.: Боже упаси! Во-первых, неинтересно, а во-вторых, не думаю, что со временем человек становится лучше, техника улучшается, а энергии не прибавляется. 

Е.К.: Как Вы считаете, есть ли понятие "старение перевода"? 

В.Г.: Конечно, есть, но стареют и сами книги. На семинарах в Литературном институте мы со студентами читали роман "1919" Дос Пассоса в переводе Стенича - перевод не устарел. Хотя в то время, когда Стенич работал над этим романом, трудно было узнать некоторые вещи, не было словаря слэнга или словаря страноведения... 

Е.К.: Как Вы считаете, все книги устаревают - или к гениальным произведениям это не относится? 

В.Г.: Это вечный вопрос, по-моему, устаревают не все книги. Скорее устарел Диккенс, а не Софокл. Дос Пассос тоже, конечно, устарел, хотя в свое время он, особенно по-русски, произвел огромное впечатление, а вот Шекспир, думаю, не устарел. 

Е.К.: Как Вы думаете, перевод - это вдохновение? 

В.Г.: Я не знаю, что это такое. 

Е.К.: Вы каждый день переводите? 

В.Г.: Да, если здоров, то почти ежедневно - или "халтуру", или хорошую книгу. Не перевожу только пока ищу новое произведение или работаю с редактором... 

Если хорошо относишься к книге, то все время заведен и вдохновения не надо. Стихи, наверное, надо писать по вдохновению. Не представляю, как писать по вдохновению роман. 

Е.К.: Какие авторы оказались для Вас наиболее трудными в переводе? 

В.Г.: Помню я мучился с переводом "Уайнсбурга" Шервуда Андерсена, хотя на вид он простой, а Фолкнера, вроде, переводить несложно. Это не значит - "легко". 

Мне довольно трудно переводить то, что Андрей Сергеев называл "регулярной прозой". Вначале нелегко было, например, поймать тон Шервуда Андерсена - он стал писать по-новому, гораздо проще, чем до него, снял слой литературщины. У него простодушие на грани придуривания и вместе с тем замечательно пойманная психология. 

Вообще всегда, когда переводишь - потеешь, но это, пожалуй, единственный трудный случай. 

Е.К.: Что Вы считаете своими переводческими удачами? 

В.Г.: Про удачи я никогда не думаю - главное чтобы стыдно не было. Я заканчиваю работу с фразой только тогда, когда мне за нее уже не стыдно; иногда радуешься, что выкрутился. 

Думаю, все мои переводы - удачи, иначе не понес бы их сдавать. Но не думаю, что остальные должны так думать. 

Е.К.: Что Вы больше всего любите из своих переводов? 

В.Г.: Любишь, пока переводишь, - и не перевод свой, а автора. А что до воспоминаний, это зависит от того, как ты жил в то время, когда переводил. Помню, Уоррена я переводил, когда мне хорошо жилось, а Стайрона, когда вокруг болели и умирали и, переводя, я отвлекался. 

Е.К.: Если бы Вы составляли на свой вкус библиотеку мировой литературы, то каких авторов и какие книги Вы бы в нее включили? 

В.Г.: Библиотеку для других или для себя? 

Е.К.: Для других. 

В.Г.: Люди лучше знают, что им нужно. А в свою библиотеку включил бы, наверное, всех, кого положено, - Софокла, Апокалипсис, "Старшую Эдду", "Моби Дика", "Процесс", "The Sound and the Fury" - там, сколько помню, лучший женский образ в известной мне литературе... "Илиаду" не стал бы включать - очень длинная. 

Е.К.: А "Одиссею"? 

В.Г.: Наверное, тоже нет. Я их читал в пересказе. Включил бы в эту библиотеку Шекспира, Марло, Смоллетта, Клейста, Гамсуна... 

В разное время производят впечатление разные книги. Когда я был школьником на меня большое впечатление произвел Бульвер Литтон, сейчас я его, наверное, не смогу прочесть... или, там, Уэллс, Джек Лондон. Не знаю, включать ли их... Уэллса, наверное, надо. 

Е.К.: Эти фигуры для Вас самые значимые? 

В.Г.: Может быть, раз они первые приходят на ум. 

Е.К.: А если бы Вы составляли хрестоматию самых удачных переводов, чьи работы Вы бы туда включили? 

В.Г.: Этот вопрос гораздо сложнее. С других иностранных, кроме английского, я судить не берусь. Если говорить об англоязычной литературе, я бы включил в эту хрестоматию переводы Дос Пассоса, сделанные Стеничем и Кашкиным; все произведения Хемингуэя, он переведен хорошо, в частности это заслуга Калашниковой; замечательные переводы Александровой и Лорие 2-х рассказов Вулфа. С романами Вулфа дело обстоит хуже, тут нужны молодая энергия и энтузиазм - и взрослая техника. Довольно хорошо переведены некоторые книги Грина. Включил бы туда "Моби Дика" в переводе Бернштейн. Всего не вспомнишь с ходу. 

Мне легче вспомнить переводчиков, чьи работы произвели впечатление. Когда я был молодой и еще ничего не переводил, я прочитал "Большие надежды" Диккенса в переводе Лорие и впервые понял, что такое хороший перевод. 

Харитонов замечательно перевел "Герцога", как и почти все остальное, что он перевел; Кузьминский прекрасно перевел Фаулза; ленинградский переводчик Бошняк замечательно перевел несколько рассказов Донливи и свою половину"Деревушки". Хинкис замечательно перевел "Кентавра" Апдайка, хотя сама книга не производит ошеломляющего впечатления. Я читал начало перевода "Улисса", сделанного Хинкисом. 

Е.К.: Вы считаете, "Улисса" переводить легче, чем "Кентавра"? 

В.Г.: В "Улиссе" сложность с познаниями, а не с переводной технологией, которая там довольно проста, надо знать аллюзии, устройство Дублина... 

Франковский и Федоров хорошо переводили Пруста. Франковского почему-то считают буквалистом, мы со студентами разбирали его переводы, по-моему, это не так. 

Перевод - занятие вторичное, это отраженный свет, паршивую книгу хорошо перевести нельзя, и на оценке перевода всегда сказывается оценка оригинала. 

Е.К.: Как Вы думаете, можно говорить о хороших переводчиках или только о хороших переводах? 

В.Г.: Конечно, можно говорить о хороших переводчиках и сейчас это самый уместный разговор: море туфты, критерии снизились. 

Наверное, самое важное в переводе - насколько книга подходит переводчику и его касается. Так как перевод - это профессия, большинство людей переводили не то, что больше всего хотели - и в советское время, и особенно сейчас. 

Раньше был идеологический пресс, а теперь денежный, и он хуже прежнего, во всяком случае, в отношении серьезной литературы. Раньше нового автора было легче "протащить", сейчас практически невозможно - потому что не продашь. 

Е.К.: Это политика издателя. 

В.Г.: Раньше тоже все зависело от издателя, которым был генеральный секретарь и ЦК. Раньше редактор сидел и боялся - вдруг прогонят с работы. Теперь издатели разные, но все они по-прежнему зависят от денег и не хотят рисковать. 

Е.К.: На Вас влияла атмосфера переводимого произведения? 

В.Г.: Конечно. Это влияние объяснить просто - с книгой ты живешь год или два, с этим автором тебе разговаривать интереснее, чем, предположим, со знакомыми. Естественно, ты сильно впитываешь атмосферу произведения, подпадаешь под его влияние. Это происходит не всегда. 

Е.К.: Получается, переводчик похож на актера, это своего рода губка? 

В.Г.: Я когда-то тоже так думал, сейчас в этом не так уверен. У актера больше возможностей, он должен сам себя показывать. У переводчика более скромная роль - сильно вылезать нельзя, если ты переводишь хорошего писателя, то он, наверняка, лучше тебя думает или пишет, ты должен быть незаметен... 

По большей части, читатель переводчиком не интересуется - разве что если последний его сильно достал. У переводчика положение серединное - между актером и звукорежиссером (его никто не знает). 

Е.К.: Вы выпустили 2-й переводческий семинар в Литературном институте. Как Вы считаете, сколько в среднем переводчиков выходит после таких семинаров? Сколько способных будут потом переводить? 

В.Г.: Требуются две вещи: способности и желание заниматься этим делом. Способных в семинаре много, 2/3 . Хорошо, если переводить будут человека 2. Ведь от некоторых вещей приходится отказываться. Например, от больших денег. Переводом будут заниматься "маньяки", остальных оттуда жизнь вытеснит. 

Е.К.: А Вы где-то учились переводу? Ходили на семинары? 

В.Г.: Не учился. Один или два раза приходил в гости на "взрослый" семинар. Это был семинар под руководством Калашниковой и Лорие, куда ходили Бернштейн, Жукова, Беспалова, Муравьев, Архангельская, Харитонов, Зинде, заходил Ливергант... Они занимались там довольно долго. 

А я никогда не хотел, чтобы мои переводы разбирали... 

Е.К.: Этот семинар посещали уже сложившиеся люди? 

В.Г.: Да, готовые переводчики, чьи работы уже печатались. 

Е.К.: Как Вы считаете, можно научиться переводу или только профессиональным навыкам? 

В.Г.: Думаю, только навыкам. Человек должен любить свое дело и быть способным. На семинаре его научат только техническим штукам, до которых самостоятельно человек будет доходить дольше. До чего я дошел, то им сразу и говорю - и это сокращает им путь к счастью. 

Е.К.: Какие словари Вы считаете самыми необходимыми для английского переводчика? 

В.Г.: Это зависит от уровня переводчика. Вообще для начинающих нужны как минимум 3 словаря - трехтомный англо-русский, словарь фразовых глаголов и фразеологический. 

Когда человек хорошо знает язык, лучше пользоваться англо-английскими словарями, такими как "Оксфорд", "Уэбстер", "Рэндом Хаус". Из них гораздо точнее понимаешь употребление слова. По-русски всегда получается приблизительный перевод. 

Недавно перевели словарь фразовых глаголов, но его лучше читать по-английски. Конечно, нужны словари слэнга, Даля, поговорок, русский словарь синонимов - но такого нет, а те, что есть, слишком малы. Но все эти словари можно смотреть в библиотеке. А дома должны быть 3 основных. 

Е.К.: Кто Ваши любимые русские писатели: классики, современные? 

В.Г.: Наверное, те, кого проходили в школе. Пушкин, Гоголь, Лесков, Тургенев, Лермонтов. Толстой. 

Е.К.: А Достоевский? 

В.Г.: Я его не люблю ни как человека, ни как мыслителя. Он на меня производит очень сильное впечатление, и после каждой его книги я болел. Но мне не нравится психологическая распущенность, надрыв. 

В XX веке много хороших авторов. Из прозы, наверное, на первом месте Платонов. Белый замечательный прозаик, но в людях его - многовато насекомого. Вообще, между войнами было не меньше десяти ярких писателей, расцвет, как в живописи. Надежда - большое дело. 

Е.К.: А поэты? 

В.Г.: В ХX веке - Хлебников, Мандельштам, Бродский. 

Е.К.: Вы не переводили поэзию? 

В.Г.: Ну, строчек десять перевел. Я просто не понимаю, как это делать. 

Е.К.: Вы думаете, перевод поэзии сильно отличается от перевода прозы? 

В.Г.: Я думаю, перевести поэзию почти невозможно. Если надо перевести четверостишие, я стараюсь попросить того, кто занимается этим профессионально - раньше обращался к Андрею Сергееву, сейчас к Лене Кассировой. 

Я не понимаю, что в поэзии можно сохранить, а что нет. Поэтические переводы редко превращаются в факт отечественной поэзии, перевод поэзии важен для познавательных целей. Думаю, поэт на 3/4 зависит от слов, а не от мыслей. 

Попробуйте вспомнить, когда переводное стихотворение вас потрясло? Оно может потрясти новым соображением или новым взглядом на мир, как, например, стихи Элиота, который, кстати, хорошо переведен. В прозе иначе, там в среднем можно перевести 60-70%, в исключительных случаях 80-90%. При переводе стихи теряют нитки, которые связывают их со своей культурой и отчасти языком. В прозе связь с языком гораздо меньше, чем в поэзии. В поэзии слова сдвинуты со своих мест, надо хорошо знать их окружение, ассоциации, тогда ты знаешь насколько они сдвинуты со своего стандартного положения. 

Мне редко нравятся английские стихи, я нечасто получаю удовольствие от английской поэзии в оригинале - а от русской поэзии довольно часто. 

Е.К.: Кто, на Ваш взгляд, интересные молодые переводчики? 

В.Г.: Совсем молодых не знаю, а вот из более старших Кузьминский, Дашевский, Мотылев... Вообще, когда говорят об упадке перевода и о бывшем некогда золотом веке, я не согласен. Какой упадок - когда помимо названных действуют - или живы и могут действовать - Харитонов, Муравьев, Беспалова, Суриц, Кан, Бошняк, Сорока, Бабков, Бернштейн, Богдановский, Кормильцев, Ливергант... Наверняка трех-четырех я не назвал. Все они одаренные люди и вдобавок очень разные, более разные, чем хорошие переводчики прошлых поколений. 

Е.К.: Какая литература Вам интересна? 

В.Г.: Современная литература слишком апеллирует к рацио. Познание мира невозможно без эмоционального опыта, это самообман. Постмодернизм я не понимаю, также как качество перевода этой литературы. 

Поскольку я больше занимался американцами, то могу говорить о них. У них, между войнами, начиная с 20-х, было замечательное время, в которое сформировались 5-6 мировых писателей (Фолкнер, Вулф, Стейнбек, Хемингуэй...). В нашей литературе тоже было много замечательных лиц, но эту литературу слишком быстро зарезали. 

Е.К.: Современная американская литература Вам не интересна? 

В.Г.: Она не очень существенна, ей практически нечего сказать о жизни. Между войнами у людей был новый взгляд на мир, у послевоенных был большой опыт. А у нынешних только техника. 

Последний, кто мне нравился из американских писателей, - Кеннеди. 

Что касается англичан, которым сейчас по 50-55, они большие мастера, но меня это за душу не берет. Исключение, пожалуй, - Найпол.

Проза стала более рациональная, холодная, и получаешь от нее больше сведений, чем насущного знания. А как развлечение она не превосходит других искусств. И даже неискусств.