Переводчиком я стала по стечению обстоятельств" - ссылка на интервью с переводчиком с древнеисландского Ольгой Смирницкой

 Смирницкая Ольга Александровна - филолог-германист, переводчик с древнеисландского. Среди переводов - "Младшая Эдда", исландские саги, поэзия скальдов.

РЖ: Ваши родители были связаны с литературой или иностранными языками?

О.С.: То, что я стал переводить древнеисландские и редактировать древнеанглийские тексты, - случайность, но и перст судьбы. Мой отец, Александр Иванович Смирницкий, был известным германистом. Он умер, когда я училась в школе. В молодости (впрочем, тогда понятия о возрасте были другие) он много занимался скандинавскими древностями, а в 1935 году вместе с Борисом Юльевичем Айхенвальдом, сыном Юлия Исаевича Айхенвальда, перевел поэму шведского классика Э.Тегнера "Сага о Фритьофе" для издательства "Academia". Эта единственный стихотворный перевод отца, но, по-моему, он выполнен мастерски. Я читала поэму лет в восемь-девять (и с тех пор многие строфы помню наизусть), а недавно переиздала.

РЖ: Когда вы поняли, что вам интересен древнеисландский?

О.С.: Это было в самой атмосфере дома. Помню, я зачитывалась "Сагой о Велсунгах" в переводе Бориса Исааковича Ярхо, тоже изданном "Academia". Если говорить о способе передачи исландской саги у Ярхо, тут о многом можно спорить, но это я только теперь понимаю. Перевод же в любом случае замечательный, и в детстве я была заворожена им. А потом, когда я училась на первом курсе...

РЖ: Университета?

О.С.: Да, на романо-германском отделении. Я германист и больше лингвист, переводчиком я стала по удивительному стечению обстоятельств.

Так вот, на первом курсе университета, открыв только что вышедший учебник по древнеисландскому языку крупнейшего нашего скандинависта Михаила Ивановича Стеблин-Каменского, я увидела, что каким-то образом понимаю тексты. Все уже словно было внутри меня - нужно лишь немного напрячься, иногда заглянуть в словарь. К этому времени у меня уже было некоторое представление об этих текстах, к тому же грамматика древнеисландского языка, при всей своей сложности, имеет много сходного с русской грамматикой, особенно в синтаксисе (Ярхо искусно использовал это сходство в своем переводе). Если знаешь современные германские языки, то в древнеисландском узнаешь многие слова и - отчасти благодаря его сродству с русским - воспринимаешь текст целиком.

После защиты сугубо лингвистической диссертации, в которой я обращалась и к древнеисландскому, я поехала на конференцию по скандинавистике в Ленинград, где встретилась со Стеблин-Каменским. Я ожидала атаки со стороны представителей ленинградской лингвистической школы, очень волновалась, но старалась держаться воинственно.

А когда доклад был позади и конференция закончилась, мне хотелось лишь одного - работать со Стеблин-Каменским. Я была целиком во власти его ума и обаяния. И, не сознавая в тот момент своей дерзости, я вдруг сказала ему: "А не издать ли нам "Младшую Эдду"? (Я знала, что "Младшая Эдда" - один из самых знаменитых текстов мировой литературы, важнейший источник сведений по скандинавской мифологии. Иногда я заглядывала в растерзанное издание "Младшей Эдды" 1875 года, оставшееся от отца.) Стеблин-Каменский, как это было ему свойственно, иронически помолчал: "Ну что ж, можно попробовать. Но я вас недостаточно хорошо знаю, пришлите образец перевода". Я перевела отрывок из его учебника, начинающийся словами "Почему золото называется посевом Краки?". Михаил Иванович, хотя и внес в перевод много поправок, был снисходителен: "Переводите дальше". На что я сказала: "У меня нет настоящих словарей и хорошего издания". Вскоре из библиотеки Жирмунского мне чудом достался замечательный словарь Клисби-Вигфусона, а текст "Младшей Эдды" дал Стеблин-Каменский. Я понимала, что иду ощупью, учила язык в процессе перевода. В то время вышли переводы скальдической поэзии замечательного переводчика и поэта, оригинального и очаровательного человека (о его трудной судьбе я узнала много позже) Сергея Владимировича Петрова.

РЖ: Из Ленинграда.

О.С.: Да. Я понимала, что он мастер, но переводить скальдов, мне казалось, нужно иначе. На скандинавской конференции, которая проходила в сентябре в Эстонии, когда все собирали грибы, мы уединялись и он, в отличие от Стеблин-Каменского, нещадно правил мой перевод, придавая особое значение богатству его словаря. Он считал необходимым найти к переводу ключ внутри русской литературы. Например, в литературе XVII века, в частности, у Посошкова. С Петровым мы сделали маленький отрывок перевода, и в книжке 1970 года - а все началось в 1965 году - он выделяется из общего стиля, как пестрый причудливый лоскут. Советы Петрова были неоценимы, но я поняла: древнеисландскую литературу надо переводить максимально просто, избегая всякой нарочитости, читатель не должен обращать внимание на форму и приемы, словно этот текст переведен так, как высказался. Но, надо сказать, "Младшую Эдду" Снорри Стурлусона переводить легче, чем саги, - всегда легче отождествить себя с автором, хотя бы и средневековым.

РЖ: Значит, в отечественной литературе XVII века вы не искали аналогов?

О.С.: Я отказалась от этого метода. Древнеисландская литература понятна и современным исландцам, и я стала искать в ней подсказки, объясняющие, почему эти тексты остаются для них живыми. Я заметила, что современные исландские учебники для детей написаны в стиле поэтики Снорри Стурлусона: дидактические цели соединяются в них с почти гипнотической силой воздействия.

РЖ: Текст "Младшей Эдды" вы переводили с начала или, например, с середины текста?

О.С.: С самого начала. Ваш вопрос по существу - ученый пролог к "Младшей Эдде", по языку и строю мысли выпадающий из всей книги, был написан Снорри после ее основных глав. Снорри писал книгу "простую, как голубка", но он пересказывал мифы в христианские времена и счел необходимым дать скандинавским богам приемлемое для своего времени объяснение, то есть истолковать их в прологе как древних правителей, пришедших в Скандинавию из Трои.

РЖ: Вы прибегали к чьей-то помощи при переводе "Младшей Эдды"? Скажем, когда в тексте встречались темные места?

О.С.: Нет. Стеблин-Каменский жил в Ленинграде, я - в Москве. Может, к этому времени у меня был перевод с немецкого, хороший английский вышел позже, и сделан в другой манере.

Основные вопросы встали при переводе саг и скальдической поэзии, которую я перевела для "Круга Земного" того же Снорри Стурлусона. Книга вышла в 1980 году еще при жизни Стеблин-Каменского.

РЖ: Сколько времени вы переводили "Младшую Эдду"?

О.С.: Около трех лет. Я одновременно преподавала в университете.

РЖ: Что именно?

О.С.: Историю английского языка (и продолжаю по сей день), готский язык, разные германские древности, читала спецкурс по древнеисландскому синтаксису... А как исследователь занималась теоретической и исторической грамматикой германских языков. Сотрудничество и дружба со Стеблин-Каменским изменили характер моих научных занятий - меня все больше стало увлекать изучение языка древнегерманской поэзии в его единстве со стихом. Благодаря переводу я поняла, что лингвистический материал истории языка обычно рассматривают с птичьего полета, но можно подойти к языку только через тексты, вчитываясь в них, пытаясь истолковать их изнутри древней культуры. Поэтому я решила не защищать докторскую диссертацию по типологической грамматике, как планировалось, и с головой ушла в занятия исторической поэтикой.

РЖ: Считаете ли вы себя переводчиком?

О.С.: Трудно сказать. Я бы разделила вопрос на три части. Когда Вячеслав Всеволодович Иванов, тогдашний председатель секции перевода при Союзе писателей, предложил мне вступить в секцию, я отказалась: "Одно дело, если бы я переводила с английского, а как переводчик с древнеисландского я почти монополист, мне трудно себя оценить. Это мое частное занятие". В работе с древнеисландскими текстами для меня остро стояли вопросы переводческих принципов - осознать объективные основы интуиции, на чем она держится.

Как читатель переводов я очень пристрастна, свои отрывки переводов с английского я не раз сравнивала с переводами "высокой пробы", и часто мне казалось, что мои лучше...

РЖ: Вы переводили классику?

О.С.: Только ради упражнения или, если угодно, из любви к искусству. Наши лучшие переводчики Диккенса, например, почти все школы Кашкина или ученики его учеников. Они, конечно, владели пером, но не всегда затрудняли себя поиском языковых тонкостей, а я против упрощения оригинала. Они так и не нашли золотую середину между буквализмом (которому так досталось от Кашкина) и тем, что называют "переводом на язык родных осин". Они, скорее, склонялись к "языку родных осин".

Я пыталась переводить "Удивительную историю доктора Джекиля и мистера Хайда" Стивенсона и отрывки из "Больших ожиданий" Диккенса. Языковые чудеса Диккенса объясняются отчасти незначительностью его образования, он многое постигал как первооткрыватель языка. Он погружался в язык как в океан, у него удивительные речевые характеристики, отдельные словесные находки и особая плотная языковая среда. Читая Диккенса в оригинале, мне приходится нередко заглядывать в словарь, хотя английский знаю довольно хорошо, а в русском - хорошем, литературном, приглаженном - переводе его неповторимый язык исчезает.

Занимался переводами и мой дядя, брат отца, Андрей Иванович Смирницкий, гидрограф. С детства он превосходно знал французский, иногда впадал в переводческую страсть, и перевел французского писателя, возможно, вам неизвестного, который, по-моему, не стал у нас популярен, - Жоржа Сименона.

РЖ: Знаю, конечно.

О.С.: Переводил он для своего удовольствия и показывал то, что получалось, нам с мужем. Потом оказалось, что перевод Сименона издан, и мы сравнивали смешной, замечательный текст дяди с опубликованным.

РЖ: Отличались подходы к тексту?

О.С.: Перевод должен быть эквивалентен в более широком смысле - по своему воздействию. Остроумный перевод моего дяди искрился галльским юмором, а в том юмор довольно плоский, шуточки сомнительные.

РЖ: Вернемся к вашим переводам с древнеисландского. Когда вы решили перевести саги?

О.С.: Это совсем другая история. После "Младшей Эдды" Стеблин-Каменский предложил мне сотрудничать с ним в издании саг. Некоторые саги он переводил сам. В 1970 году в серии БВЛ вышла "Младшая Эдда", а в 1973-м "Исландские саги. Ирландский эпос".

РЖ: По какому принципу вы разделили со Стеблин-Каменским саги?

О.С.: Стеблин-Каменский целиком решал сам, какие саги следует перевести в первую очередь, и отдавал мне самые большие и знаменитые, а себе оставлял то, что было ему особенно дорого. Исландская литература была ему очень близка, отчасти даже формировала стиль поведения.

История с переводом саг приблизила меня к пониманию того, чем я занимаюсь. В работе над переводами, вышедшими в 1956 году, помимо нескольких переводов самого Стеблин-Каменского, участвовали известные германисты, знавшие древнеисландский язык. Они получили от Стеблин-Каменского установку не переводить как Ярхо: он превращает сагу в фольклорно-сказовый текст наподобие северно-русских крестьянских сказов, а саги написаны на разговорном языке. В Исландии издавна существовал литературный разговорный язык, исландский синтаксис похож на русский, но в русском дословном переводе фраза звучит глагольной инверсией: "Пошел он туда-то..." - для саги это нормальный порядок слов, а русскому напоминает фольклорно-эпический стиль, поэтому сагу надо переводить разговорным языком. В этих переводах я не слышала саги, к которой привыкла по оригиналу. Стеблин-Каменский заметил как-то, что у одного переводчика получилась такая фраза: "Ярл надел калоши и пошел на собрание". Это шутка, конечно, но она характеризует некоторые изменения в его первоначальных взглядах на стиль русской саги.

Секрет, тонкость перевода в том, что хотя сага и написана разговорным необработанным языком, эта разговорность возведена традицией в канон. Несмотря на отсутствие видимых приемов, в саге все отработано веками - синтаксис, лексика, формулы. Из оригинала видно, что это текст, сложившийся в устной традиции. Самая большая трудность - передать неиндивидуальное и неосознанное авторство (раньше его называли "коллективным"), сделать приемы невидимыми, будто они сложились сами собой, представить, будто ты много раз это слышал, извлечь сагу из своих воображаемых воспоминаний. Стеблин-Каменский понимал эту сложность, но в первом издании 1956 года ее еще не сформулировал. Мы с ним переводили в унисон, так возник единый саговый стиль в переводе.

РЖ: Как вы добивались общего стиля?

О.С.: Он развивался по мере работы: мы читали переводы друг друга, он редактировал мои, а потом позволял мне немного вмешиваться и в его тексты.

РЖ: Как вообще можно вместе переводить одно или несколько произведений составляющих одно целое? Очень огрубляя, стиль перевода надо привести к общему знаменателю?

О.С.: Это не ставилось как цель, а возникло из сотрудничества.

РЖ: То есть вы не подавляли в себе индивидуальность?

О.С.: Нет, но я доверяла таланту и опыту Стеблин-Каменского. А потом возникло маленькое чудо: традиция, создававшаяся в Исландии веками, благодаря нашим переводам отчасти возникла и у нас - они ложились на языковые лекала оригинала. На даче под Павловском в последний год жизни Стеблин-Каменский переводил королевскую "Сагу о Сверрире", эта работа захватила его. "Какое наслаждение переводить. Зачем я оставлял эту работу для других?!" - и посмотрел на меня с улыбкой. Он оставил распоряжение, в котором просил меня довести это издание до конца. После его смерти его вдова вручила мне его перевод, план статьи, подготовительный материал к аппарату... Я занесла перо, чтобы приступить к редактированию, и увидела, что редактировать по сути нечего: в последний год своей жизни он без помарок писал по-русски настоящую сагу. Перевод закончила Елена Ароновна Гуревич, она сделала это очень хорошо, но я потом кое-что отредактировала: перевод при всей своей точности казался мне несколько сглаженным, в нем чувствовался внешний взгляд на сагу. Стеблин-Каменский же не стеснялся некоторых погрешностей против русского языка, так как они есть и в саге.

РЖ: Например, какие?

О.С.: Фраза "Встав, он увидел эту женщину" соответствует оригиналу, хотя по контексту - "Увидев эту женщину, он встал".

РЖ: Теперь уже определенно можно сказать, что вместе со Стеблин-Каменским вы основали новую традицию перевода с древнеисландского.

О.С.: Но тон задавал Стеблин-Каменский, никто так не понимал саги, как он. Тут я поневоле субъективна, но другие переводчики, работая в другом тоне, многое потеряли, - сами саги традиционны, поэтому и в переводах важна традиция. А другой путь можно искать из-за несогласия со сложившейся традицией перевода, а не из-за недостаточного внимания к ней.

В 1980 году в серии "Литпамятники" вышел "Круг земной" Снорри Стурлусона, в котором много скальдических стихов. Стихи скальдов встречаются и в сагах об исландцах, но там они первоначально переводились абы как: как считал Стеблин-Каменский, из-за крайне вычурного и формализованного языка они абсолютно непереводимы. Те первые переводы словно беспредметные подстрочники: без формы содержание оказывается скудным и тривиальным. Мне казалось, что все-таки нужно попытаться найти в русском языке замену этой форме, то есть ту же степень трудности и неудобства для непривычного читателя.

Как раз в то время вышли переводы скальдической поэзии Петрова под редакцией Стеблин-Каменского. Они феноменальны по поэтическому мастерству, но антискальдичны по сути - Петров хотел ввести скальдов в русскую традицию. Он написал об этом статью в "Скандинавском сборнике", где указывал на некоторые моменты сходства скальдической и русской народной поэзии. Его переводы экспрессивны; скальду же доставляло наслаждение владение формой, а не выражение страсти.

РЖ: То же характерно и для поэзии трубадуров.

О.С.: У скальдов все несравненно сложнее. Сегодня утром я разбирала бумаги и мне попалась крошечная рецензия со ссылкой на "Эхо Москвы", где говорилось о двухтомнике, который я издала года три назад. "Что говорить о содержании, по изысканности стихосложения древние исландцы не уступали древним японцам". Это абсолютно произвольное сравнение, с трубадурами - более близкое.

Скальдические стихи непосвященному непонятны - я хотела перевести стихи из "Круга земного", совершая насилие над языком, шокировать читателя, чего Петров не делал, а потом, если у читателя хватит терпения, он привыкнет к этой манере, воспримет ее как определенный стихотворный склад. Первую часть я переводила наугад, а во второй и третьей сложились, как мне показалось, стихотворные каноны, отсылающие к скальдическим канонам. Я переводила, когда ездила по кольцу в метро, - дома все время что-то отвлекало, а мне надо было замкнуться, толпа иногда создает это ощущение.

РЖ: Вы брали с собой в метро книжку и лист бумаги?

О.С.: Книжку не брала, только подстрочник. Скальдические стихи орнаментальны и составляют узор, их нельзя переводить строка за строкой - надо поставить одно слово, почувствовать синтаксический анжамбман... Сами скальды составляли их устно, но при переводе непременно должен быть лист бумаги, надо, чтобы концы сошлись с концами.

Стеблин-Каменский отнесся к моим переводам очень хорошо, книга пошла в издательство. В статье к этой книге Стеблин-Каменский пишет: "...Нетрудно понять поэтому, какие огромные трудности представляет перевод скальдических стихов на другие языки. Сколько-нибудь точное копирование скальдической версификации средствами русского языка невозможно (...). Сколько-нибудь точный и дословный перевод скальдических стихов тоже невозможен, отчасти потому, что в русском языке нет такого огромного богатства синонимов (...) обычно получается просто бессмыслица! По-видимому, единственная возможность эквивалентного перевода скальдических стихов - это передача их специфики, то есть подыскание таких эквивалентов, которые давали бы достаточно полное представление о ней, но в тоже время позволяли оставаться в рамках допустимого в русском языке и возможного в русском стихе". Далее он хвалил мой перевод. Но заведующий редакцией "Литературных памятников" Стерлигов не посмотрел на похвалы. Он сказал: "Кто будет читать такие переводы? Читателю нужно объяснить, что это все же стихи:

Нам невзгод, покуда
  Семьдесят из пенных
Волн взлетает палиц
  Смоленых, не минуть. 

Выслушав эти слова в присутствии Стеблин-Каменского, я вызвалась написать статью для книги. На это Стеблин-Каменский промолчал, а когда мы вышли, сказал: "Ольга Александровна, вы взяли на себя совершенно излишнюю и невыполнимую задачу - если вы собрались хвалить свои переводы, то я это за вас сделал, а показать, каким образом вы переводите, невозможно, это будет все равно непонятно читателю". Я сказала: "Хорошо. Посмотрим, что получится", - и написала, по возможности просто, статью, которая мне самой многое объяснила в скальдических стихах. Стеблин-Каменский возражал, и это была серьезная размолвка: во всем, что касается скальдической поэзии, он был для меня царь и бог, ведь вся его концепция древнеисландской литературы началась с докторской диссертации "Поэзия скальдов", написанной еще в 1947 году. Но, прочитав статью, он, против моих ожиданий, согласился, и статья была напечатана в "Круге Земном".

Мы не перевели скальдическую поэзию в "Младшей Эдде", - казалось совершенно немыслимым передать те приемы, о которых трактовал Снорри Стурлусон. Задним числом я думаю, надо все же было попытаться.

РЖ: Перевод скальдической поэзии был для вас самым сложным?

О.С.: Когда нашла ход, то наиболее простым, - саги гораздо труднее. Я никогда не писала стихов, но какие-то способности к версификации у меня, наверное, все же есть. В юности, не любя Брюсова, я остро интересовалась его стихотворными опытами. Я сама писала шуточные рондо или одностопные амфибрахии. Потом не раз к торжественным случаям мне приходилось писать скальдические стихи, даже по-древнеисландски, не вполне всерьез, конечно. Одно стихотворение даже напечатали в исландской газете.

РЖ: Для перевода нужно вдохновение... или это просто работа?

О.С.: Нужна погруженность. Вдохновение - это когда летаешь, а тут уходишь в текст, он звучит внутри, струится по сосудам. Перевод временами идет, трудно оторваться, а иногда кажется, что ты настолько косноязычен, что больше ничего не напишешь.

РЖ: Вы возвращаетесь к своим старым переводам, редактируете для переизданий?

О.С.: Конечно, иногда существенно. Так было с двухтомником для издательства "Нева", где переизданы саги.

РЖ: Вы считаете, переводы должны развиваться вместе с переводчиком?

О.С.: Трудно сказать. Переводы скальдической поэзии я не стала бы редактировать, а так как саги для меня живая литература, меняется и мое отношение к переводам саг.

А сверхклассические переводы на русский, хотя иногда в них что-то не нравится, - это произведения искусства, в которых всякая поправка кощунственна.

РЖ: О каких сверхклассических переводах вы говорите?

О.С.: О разных. В прозе я ценю переводы с немецкого, начало которым положил Владимир Соловьев, а продолжил Соломон Апт. "Золотой горшок" Соловьева - это настоящий Гофман, не могу представить другого русского Гофмана; люблю Рабле и Мопассана Любимова... Если говорить о стихотворных переводах, то назову тех переводчиков, с которыми вы уже разговаривали. И конечно, Данте и "Гамлета" Лозинского - в чем-то лучше Шекспир Лозинского, а в чем-то Пастернака; Мильтона Штейнберга, некоторые переводы Владимира Тихомирова, с которым мы сотрудничаем больше тридцати лет. Тихомиров - редчайший переводчик, который может переводить неавторскую поэзию, трудность в том, что он обычно не владеет оригиналом, но его выручает замечательная интуиция. Его метод ближе к Петрову, он в известной степени русифицирует текст, не упрощая его.

РЖ: Что значит "сотрудничаем больше тридцати лет"?

О.С.: Мы выпустили книжку древнеанглийской поэзии в "Литпамятниках", там я была ответственным редактором, редактором перевода, автором статей и комментариев. Сейчас он занимается эддической поэзией, огромную часть переводов он сделал без моего участия.

РЖ: Что теряется в переводах с древнеисландского? Как, например, суховатый английский или брутальный римский юмор.

О.С.: Ассоциации. Сага для исландца - одна из открытого круга, он знает людей, о которых идет речь, благодаря композиционным сигналам понимает, чего ждать; многое, касающееся языка, отчасти реалии. Что касается лексики, то в исландском языке, не считая кеннингов, двадцать синонимов для слова "лошадь" или "конь", а в русском только пять-шесть, включая, предположим, "одра". Но некоторые слова не подходят, часто нужны короткие - "конь", "скакун", а что делать с "жеребцом", тем более с "жеребенком"?! В переводах скальдической поэзии приходиться использовать язык на пределах стилистических возможностей, употребляя слова не всем известные, скажем, "пря" или "тарч". Все же переводы саги вызывают доверие у читателей, судя по отклику, который они находили (Стеблин-Каменский получал много писем). Перевод создает рельсы, позволяющие вкатиться в сюжет, в котором современному читателю нетрудно заблудиться.

РЖ: Сложно было переводить кеннинги?

О.С.: Очень. Поэтому в переводе они многое теряют, в основном по-русски приходиться строить искусственные цепочки в родительном падеже.

РЖ: А в оригинале?

О.С.: "Щиты" - это "Луны вепря бурунов". Вепрь бурунов - корабль, а луны на корабле - щиты. Есть и гораздо более сложные кеннинги. В оригинале в таких случаях не всегда родительный падеж, иногда стоит прилагательное или сложное компактное слово, у нас нет таких словообразовательных возможностей. Тут можно только следовать методам и дару Петрова: "Скальду не тоска ли / Скалы лба сковала? / Я сыскал, кто скалы / Скинет с лика ныне. / Князь связал кручины / Кручи мне обручьем, / Взгляд мой глянул ласково, / Горя нет во взоре". Вот как!

Это требует феноменальной версификационной виртуозности, и стихи звучат естественно.

РЖ: Занятие переводом как-то повлияло на ваш характер? Вы стали иначе смотреть на вещи?

О.С.: На мой характер повлияло сотрудничество со Стеблин-Каменским, а на него - древнеисландский язык и культура, которую можно активно постичь, только переводя. Для самих исландцев саги были эталоном поведения, они идеализировали действительность, но при том эта идеализированная действительность вырабатывала их собственный характер и чувство чести. Поскольку исландцы верили в полную правдивость саги, то должны были держаться не хуже предков.

РЖ: Над чем вы работаете сейчас?

О.С.: Я занимаюсь разнообразными вещами, но почти до умопомешательства увлечена переводом готской Библии. Это один из самых ранних переводов, середина четвертого века нашей эры, принадлежащий епископу Вульфиле. Этот перевод, в сущности, не попал в поле зрения ни лингвистов, которые прежде всего используют его как источник сведений о готском языке, ни специалистов по ранним переводам Священного Писания, чьи интересы направлены в сторону античности и Древнего Востока. С их точки зрения, готы - это все же варвары и пришельцы, ненадолго обосновавшиеся в Римской империи. Перевод Вульфилы ценится за свою верность греческому подлиннику, но многого от него все же не ждут. Я пока не так много занималась готским переводом, как он того заслуживает, но трудно не видеть: перевод Вульфилы - боговдохновенный. Непостижима одаренность и образованность этого готского епископа, о жизни которого так мало известно. И готский язык под его пером проявлял необыкновенную отзывчивость, принимал форму, нужную для выражения философских глубин Священного Писания. Специально для этого перевода Вульфила создал алфавит. Он исходил из строгого толкования греческого подлинника, перевод не только выдерживает сравнение с Вульгатой блаженного Иеронима и славянским переводом, но в тех случаях, когда переведено иначе, я, как мне кажется, могу объяснить выбор Вульфилы - всегда продуманный и ответственный.