Евгения Кацева: «Немецкий язык - мой личный военный трофей» - ссылка на интервью с переводчиком с немецкого Евгенией Александровной Кацевой

 Евгения Александровна Кацева - переводчик с немецкого, член общественного совета редакции журнала "Знамя", первый кавалер (вместе с Соломоном Аптом) "Почетного креста за заслуги в области науки и искусства 1 класса" (Австрия). Среди ее переводов - Андерш, Белль, Брехт, Бехер, Грасс, де Бройн, Кафка, Музиль, Фриш... 

Начало: семья, учеба, война, "Новый мир" 

Елена Калашникова: Ваша семья имела какое-то отношение к литературе? 

Евгения Александровна Кацева: Нет. Я из простой, бедной еврейской семьи. В первую мировую войну моего отца, кавалериста, наградили Георгиевским крестом и медалью за храбрость. После войны в Белоруссии, в местечке под Гомелем, он организовал сельскохозяйственную артель "Интернационал". В 1921 г., когда мне был год, он умер от плеврита - принимал посевное зерно под проливным дождем. 

Мать была домохозяйкой. Из троих детей я самая младшая. В 20-е в Белоруссии начался голод и в 1924-м мама переехала к одной из своих сестер, которая с семьей жила на Украине, в еврейской колонии. В 1929 году мама вступила в первый колхоз, я в 8 лет стала колхозницей, до сих пор могу доить корову, работать на земле. 

Когда я окончила четырехлетку, меня отправили в Луганск, в среднюю школу, к другой маминой сестре. До 11 лет я слова "мама" по-русски не знала, в семье говорили на идиш. Прошло немного времени, и во время контрольной все ученики смотрели на меня: в сложных случаях я подавала знак, где писать "и", где "е". В 1937 году я с золотым аттестатом окончила десятилетку, в это время был издан указ - окончившие школу на "отлично" могут поступить в любой вуз страны. Я послала документы в Ленинградский университет, на русское отделение филологического факультета. 

Е.К.: К этому времени Вы уже знали немецкий? 

Е.А.К.: Учила в школе, но знала всего несколько слов и шуточную считалку про нашего преподавателя немецкого языка. 

В начале 4-го курса я вышла замуж, муж, выпускник исторического факультета, получил направление в Мордовию. Мне хотелось быстрее сдать летние экзамены за 4-й курс и поехать к нему. Мне оставался один экзамен в воскресенье, 22 июня. Я очень хорошо помню тот день - прекрасная погода, я стояла на трамвайной остановке, собиралась ехать в Щедринку - библиотеку им. Салтыкова-Щедрина, - когда услышала сообщение о начавшейся войне. 

Муж пошел на войну, он был офицером запаса, командовал зенитной батареей. Университет эвакуировали в Саратов, а я осталась - боялась, что письма затеряются, - и стала политруком команды ПВО. В ноябре 1941-го вступила кандидатом в члены партии. Как-то меня вызвали в партком, старший лейтенант отбирал девушек для спецрадиокурсов Балтийского флота, чтобы потом десантировать их через линию фронта на оккупированную территорию. Мне он сказал: "Подумаю", а другим девушкам дал адрес, и я решила поехать с ними. Я была одной из первых 12-ти девушек-матросиц на Балтийском флоте. Потом работала с первыми военнопленными: язык не знала, но пленных понимала (в голове сохранились остатки еврейского), передать им ничего не могла - не хотела, чтобы они узнали, что я еврейка. Из пленных немецких офицеров и солдат, которые были готовы воевать на нашей стороне, создали Национальный комитет "Свободная Германия", и я должна была на немецком обучить их радиоделу. 

В мае 45-го я оказалась в Германии, на побережье, потом под Берлином. Я должна была демобилизоваться, но так как к тому времени я свободно говорила по-немецки, мне предложили остаться в Германии и поработать в одном из подразделений Советской военной администрации для участия в создании и работе немецкой прессы. Позже всех, кто помогал восстанавливать и создавать новую культуру, называли "культур-офицерами". То же самое было и в администрациях союзнических оккупационных властей. 

Я охотно осталась, ехать мне все равно было некуда - дома не было, муж погиб. 

Е.К.: А что стало с Вашей мамой? 

Е.А.К.: Она умерла в январе 1941. Всю остальную ее родню расстреляли под Луганском - место называется Острая Могила. 

В 1948-м в Берлине я познакомилась с Симоновым, он сказал мне: "Когда вернетесь на родину, если я еще буду главным редактором (в то время он был главным редактором "Нового мира"), с удовольствием возьму Вас на работу". 

На следующий год с двумя чемоданами и номерами телефонов Симонова я приехала в Москву. 1949 год - время борьбы с космополитами. Правда, мое еврейство уравновешивалось тем, что я участник войны и член партии, к тому же за меня хлопотал Симонов. 

Е.К.: Чем Вы занимались в "Новом мире"? 

Е.А.К.: Я была редактором отдела критики, затем, уже при Твардовском, я стала заведующей отделом критики, работала там до марта 1953. В разгар истории с "врачами-убийцами" "Новый мир" напечатал роман Василия Гроссмана"За правое дело", в "Правде" сразу же вышла разгромная статья. Твардовского вызвали на заседание партийного бюро Союза Писателей, он взял с собой и меня. Заседание длилось 6 часов, все забыли про Гроссмана и кинулись на отдел критики. На следующий день я подала заявление об уходе.

Затем я работала в "Вопросах литературы" (32 года!), в "Знамени" (7 лет), откуда и ушла на вольные хлеба в 1995 году. 

О переводе: писатели - знакомые по Берлину 

Е.К.: Когда Вы начали переводить? 

Е.А.К.: Когда я была заведующей отделом критики в "Новом мире", мне на глаза попалась книга Иоганнеса Бехера "Защита поэзии". Это была актуальная книга, и для нас актуальная. Автор писал о бесконфликтности, о лакировке... С Бехером, как и со многими другими писателями, я познакомилась еще в Берлине, когда была "культур-офицером". Сделала подборку для "Нового мира". Затем стала переводить и других авторов. 

Е.К.: Какого автора или какое произведение Вам было сложнее всего переводить? 

Е.А.К.: У советского переводчика всегда было две функции: перевести и пробить произведение в печать. 

У меня счастливая судьба: я переводила только то, что мне нравится. В отпуск брала с собой какую-нибудь немецкоязычную книгу. Для этого подходил поздний Фриш, например, "Монток", "Синяя борода"... А из отпуска я привозила готовый перевод. Если мне очень нравится книга, значит, я должна убедить издательство, что книга понравится и читателю. Из того, что я перевела, все напечатали.

Е.К.: Кто из писателей Вам наиболее интересен или близок? 

Е.А.К.: Недавно я написала воспоминания на немецком. Первая часть рассказывает о моей жизни от рождения до сегодняшнего дня, а вторая называется "Мужчины моей жизни" и посвящена моим любимым писателям, - это Франц Кафка, Генрих Белль, Гюнтер Грасс, Макс Фриш, Петер Вайс... Очень люблю Фриша. Все они были знакомы друг с другом и очень хорошо относились к Кафке. Когда я писала свою книгу, я увидела в этом что-то фрейдовское. 

Е.К.: Кто, на Ваш взгляд, лучшие отечественные переводчики с немецкого? 

Е.А.К.: Нина Федорова, Михаил Рудницкий, Соломон Апт, Серафима Шлапоберская, Софья Фридлянд, и еще очень-очень немного других. 

Портрет "самого главного мужчины", подаренный его племянницей 

Е.К.: Как Вы пришли к Кафке? 

Е.А.К.: В 1964 году журнал "Иностранная литература" напечатал его новеллы "Превращение" и "В исправительной колонии" в переводе Соломона Апта. Я работала тогда в журнале "Вопросы литературы" и готовила к печати статью Дмитрия Затонского, посвященную этому писателю. Я взялась за Кафку, прочитав "Дневники", я поняла, что "пропала". Начала делать выборку для "Вопросов литературы", как раз вышел однотомник, где напечатали "Процесс" и новеллы. 

Один функционер сказал: "Весь мир гудел: Кафка, Кафка... Мы его издали и читатель увидел: Кафка - сумасшедший. Больше не будем его печатать". На произведения Кафки в Советском Союзе наложили запрет. Для издательства "Искусство" я тем не менее готовила однотомник писателя, куда должна была войти часть "Дневников", "Письмо к отцу", некоторые новеллы. Затем меня уведомили, что Комитет по делам печати вычеркнул Кафку из плана как несоответствующего профилю издательства. 

Но рукопись книги уже ходила по рукам, и в книгах наших крупных литературоведов были оттуда цитаты со сносками "Печатаем с любезного разрешения переводчика Е.А.Кацевой". 

Е.К.: Что Вам больше всего нравится у Кафки? 

Е.А.К.: "Дневники" и "Письмо отцу". 

Е.К.: Насколько полно существует Кафка по-русски сейчас? 

Е.А.К.: В 1999 году в издательстве "Симпозиум" вышел подготовленный мною четырехтомник. В него вошли все художественное творчество, полностью "Дневники", полностью письма Максу Броду, Милене Есенской. Единственное исключение - это письма Фелице Бауэр. Но для полного их издания потребовался бы еще один том, самый толстый. Впрочем, мне бороться за него не хотелось. Я не очень люблю Фелицу - недаром Кафка дважды с ней обручался, но так и не женился, она была просто адресатом его писем. Он во многом выдумал ее образ, из писем видно, что он понимал степень ее интеллектуального развития. Например, он очень любил русскую литературу, особенно Достоевского (хотя по содержанию его творчество ближе к Гоголю). В одном из писем ей он пишет: "Только что прочитал изумительно интересную книгу о Достоевском, я ее тебе не посылаю, тебе ее будет трудно понять и скучно читать". 

Кстати, "Письма Фелице" сейчас полностью переводятся - Михаилом Рудницким. 

Составитель 

Е.К.: Вы одна из немногих переводчиков, занимающихся составлением собраний сочинений. Как Вы стали составителем? 

Е.А.К.: Я составила собрания сочинений Кафки, Фриша, Грасса, Дюрренматта, "малого" Музиля (новеллы о любви, две пьесы, из дневников, публицистика); однотомники Белля, Кристы Вольф, Гессе и других. 

Чем больше я занималась каким-нибудь писателем, тем больше хотелось полностью представить его русскому читателю. Стала составлять собрания их сочинений, отбирая уже существующие лучшие переводы и заказывая переводы еще не издававшихся по-русски их произведений.