Евгений Солонович: «Под топором срока работать не могу…» - ссылка на интервью с переводчиком с итальянского Евгением Михайловичем Солоновичем

 Евгений Михайлович Солонович (р.1933) - переводчик с итальянского. В его переводах выходили книги избранных стихотворений Данте, Петрарки, Монтале. Переводил итальянских поэтов эпохи Возрождения, XVII, XVIII, XIX и XX веков. В 2000 году вышла его книга избранных переводов "Итальянская поэзия в переводах Евгения Солоновича". 

Лауреат Государственной премии Италии (1996). 

Елена Калашникова: Ваши родители были связаны с литературой? 

Евгений Солонович: Нет. Папа был военный врач, мама домохозяйка, мачеха учительница младших классов. 

Е.К.: Где Вы учились? 

Е.С.: Отец долго служил в Крыму. Я родился в Симферополе, но вскоре отца перевели в Евпаторию. Если бы не эвакуация во время войны в Сибирь, можно было бы сказать, что в Евпатории я жил безвыездно до окончания школы. Потом приехал в Москву и поступил в Институт иностранных языков, который теперь громко называется Лингвистический университет. С тех пор живу в Москве. 

Е.К.: Почему Вы выбрали именно итальянский? 

Е.С.: Я ехал поступать на испанское отделение Переводческого факультета. Но когда пришел в Приемную комиссию ИнЯза подавать документы, узнал, что на факультете есть итальянское отделение, и 1 сентября 1951 года, мучительно артикулируя, уже повторял за преподавательницей фонетики отдельные звуки итальянской речи. 

Мой выбор определила любовь к итальянской музыке, к знаменитым ариям из итальянских опер, к неаполитанским песням, которые наряду с русской оперной классикой, с песнями советских композиторов и русскими народными песнями в сороковые-пятидесятые годы служили власти оружием в борьбе с "чуждым" советскому человеку джазом и потому часто транслировались по радио. 

Е.К.: Что считаете своим первым серьезным переводом? 

Е.С.: Несколько стихотворений поэта XIX века Джузуэ Кардуччи, которого мне посоветовала переводить институтская преподавательница итальянской литературы Нина Генриховна Елина, живущая сейчас в Израиле. Стихи я переписывал у нее дома - книг "на вынос" Нина Генриховна студентам не давала, а дорогу в Библиотеку иностранной литературы я открыл для себя позже. 

Это были одни из первых моих опубликованных стихотворных переводов, которые я считаю самой большой своей неудачей и которых настолько стыжусь, что если бы мне в руки попал весь тираж книги, куда они вошли, я со сладострастием садиста уничтожил бы его. Никогда не перепечатываю эти переводы. 

Е.К.: Кто Ваши любимые авторы? 

Е.С.: Любимых авторов у меня много. Это и классики, и поэты ХХ века, некоторые из них перешли в нынешний век. Из старых авторов одно время я очень любил Петрарку, потом список любимых возглавил Ариосто. Сейчас Ариосто делит пальму первенства с Джузеппе Джоакино Белли, поэтом XIX века, получившим высокую оценку знакомого с ним лично Гоголя. 

Если говорить о ХХ веке, то это, бесспорно, Нобелевский лауреат Эудженио Монтале, Джузеппе Унгаретти и поэты следующих за ними поколений - прежде всего Марио Луци, Джорджо Капрони, Джованни Джудичи. 

Е.К.: Вы переводили только взрослую литературу? 

Е.С.: Нет, немного переводил и детской. С удовольствием отвечаю на этот вопрос, потому что мой, быть может, самый любимый перевод - маленькая детская книжка, поэма современного "взрослого" поэта Джованни Рабони, которая по-русски называется "Тетрадь по арифметике кота Котангенса". Здесь с благословения Рабони я выступал не только как переводчик, но и как соавтор. Для того чтобы стихотворение в 50 строк превратить в маленькую книжечку, нужно было его растянуть, иными словами - дописать. 

Е.К.: Какого автора или произведение Вам было переводить труднее всего? 

Е.С.: Самым трудными для перевода были стихи Эудженио Монтале. Это герметичный поэт, у которого много затемненного и нуждающегося в интерпретации. Интерпретация всегда субъективна и потому очень опасна. В одном стихотворении Монтале есть такие строки: "Достигнутое счастье, путь к тебе - по острию ножа". Переводы из Монтале - это путь по острию ножа: ничего не стоит оступиться. 

Е.К.: Вы возвращаетесь к своим старым переводам? 

Е.С.: Да. В новых изданиях некоторые мои старые работы представлены в новых версиях. Если речь идет о классике, переделка нередко связана и с заменой рифм, а это каторжная работа. Самый простой вид переделки - исправление смысловых ошибок, а смысловые ошибки были, есть и будут у любого переводчика, так что я здесь не исключение. 

Е.К.: Вы считаете, переводчик должен возвращаться к своим предыдущим работам? 

Е.С.: Если он их переиздает, то, конечно, должен: накапливается опыт, изменяется взгляд на литературу, меняется отношение к слову. Возвращаясь к своим предыдущим работам, серьезный переводчик не может также не учитывать последние достижения своих товарищей по цеху. 

Е.К.: Какова, на Ваш взгляд, современная ситуация в области перевода с итальянского? 

Е.С.: Если говорить о прозе, то на четверку. Есть авторы и книги, в силу разных причин пока что не освоенные нашими переводчиками. В последние годы уверенно утверждает себя в переводе Геннадий Киселев, открывший русскому читателю ряд новых имен. Благодаря Елене Костюкович одним из самых популярных у нас итальянских писателей стал Умберто Эко. Событием можно считать вышедший в прошлом году большой том Пазолини, любовно составленный и в значительной части переведенный Натальей Ставровской. Наконец-то появился в русском переводе роман Бассани "Сад Финци-Контини". 

Недавно, с огромным опозданием, вышла книга Примо Леви "Человек ли это?" - книга об Освенциме, великая книга, великая тем, что, повествуя о трагическом опыте, написана без ненависти. Когда я прочел ее давным-давно, то впервые понял, что такое Освенцим, про который в Большой Советской энциклопедии можно было найти всего несколько строчек, потому что тему евреев незримые цензоры рекомендовали обходить, а слово "лагерь" настойчиво ассоциировалось с другими лагерями - сталинскими. 

Е.К.: Автор сам был узником Освенцима? 

Е.С.: Да, он провел в освенцимском аду 30 месяцев, попал туда молодым человеком. По профессии химик, работал инженером, после оккупации Италии немцами ушел в партизаны. В Освенцим попал не столько как партизан, сколько как еврей. Чудом выжил - из-за быстрого наступления Красной Армии немцы не успели уничтожить всех заключенных, как сделали в других подобных лагерях. Книгу Леви в прошлом году читатели римской газеты "La Repubblica" назвали лучшей итальянской книгой ХХ века. 

Что касается поэзии, то положение здесь и лучше, и хуже. Хуже потому, что авторских книг раз два и обчелся: стихи многих поэтов прошлого и настоящего разбросаны по антологиям, хрестоматиям, коллективным сборникам. В последние годы в лидеры по издаваемости среди итальянских авторов вышел Данте. Немногим уступает ему Петрарка, чьи "Триумфы" в переводе Владимира Микушевича не только впервые познакомили русского читателя с петрарковскими поэмами, но и дали название перспективной поэтической серии. 

Огромная заслуга в знакомстве русского читателя с итальянской поэзией принадлежит журналу "Иностранная литература", где, в частности, многие мои переводы апробировались, прежде чем появиться в книгах. Заслуга "Иностранной литературы" еще и в том, что именно благодаря этому журналу русский читатель познакомился в пору оттепели с новейшими достижениями зарубежной поэзии ХХ века. С большим трудом мои товарищи и ровесники пробивали свободный стих - верлибр: Андрей Сергеев, замечательный переводчик английской и американской поэзии, испанист Павел Грушко, Асар Эппель, переводчик с польского, ваш покорный слуга... 

Мы росли в такое время, когда иностранные языки были чем-то вроде мертвого древне-греческого или латыни. При железном занавесе и отсутствии контактов с внешним миром изучение иностранных языков казалось изучением бесполезного предмета, иностранный язык был чем-то абстрактным. Сегодня большинство молодых русских поэтов знает как минимум один иностранный язык, а не в таком уж далеком прошлом поэты, начинавшие осваивать нетрадиционные для русской поэзии формы (например, верлибр), приобщались к ним зачастую через переводы, благодаря переводчикам Элюара, Арагона, Пабло Неруды, Гильена, Монтале... 

Е.К.: Вы ведете переводческий семинар в Литинституте. Сколько Ваших учеников занимаются переводом? 

Е.С.: В Литинституте я преподаю 8 лет. У меня был один выпуск, сейчас веду вторую группу. Из восьми выпускников первой группы трое учатся в аспирантуре (двое в Литературном институте, одна - в ИМЛИ, Институте мировой литературы). Переводом занимается половина выпуска - причем не только с итальянского, но и с английского. 

Е.К.: Что для Вас перевод? 

Е.С.: Это моя жизнь. Это способ самовыражения. Я всегда переводил для себя, но одновременно думая о читателе. Часто мне казалось, что мои переводы никому не нужны, бывали такие моменты, связанные, правда, исключительно с современной, трудной поэзией. 

Е.К.: На Вас влияла атмосфера переводимых произведений? 

Е.С.: Конечно, влияла. Влияла на настроение, на восприятие ситуаций, сходных с теми, что описывали мои авторы. 

Е.К.: А мировосприятие менялось? 

Е.С.: Несомненно. Менялось понимание жизни, отношение к миру, к своему месту в мире. Важно и то, что многие произведения русской (и не только русской) литературы, запрещенные в СССР, я впервые прочел по-итальянски. Изменилось отношение к литературе. Я был воспитан на других литературных примерах: в школе учил наизусть банальные отрывки из романа Николая Островского "Как закалялась стать", навсегда застрял в памяти обязательный для всех школьников моего поколения отрывок из фадеевской "Молодая гвардия": "Мама, я помню руки твои..." 

Что касается современной поэзии, то первое соприкосновении с другой поэтической реальностью разочаровало меня, озадачило, вызвало чувство близкое к неприятию. Мне казалось, что если в стихах нет рифмы, четкого ритма, размера, то они не в праве называться стихами. Но постепенно, по мере знакомства с новым для меня литературным явлением, по мере проникновения в итальянскую поэзию ХХ века происходила решительная переоценка ценностей. 

Более того - со временем изменилось мое отношение к переводам русской литературы на итальянский. Я сам не перевожу на итальянский - считаю, что переводить нужно только на родной язык. Итальянцы часто переводят русскую поэзию без рифмы и даже стихи, написанные каноническими размерами, переводят верлибром. К этому явлению я отношусь спокойно - поэзию надо переводить не только с одного языка на другой, но и с одного поэтического языка на другой поэтический язык. Если современный итальянский поэтический язык - это язык главным образом верлибра, признающий лишь внутреннюю рифмы, то русскую поэзию на итальянский надо переводить именно с учетом этих особенностей. 

Е.К.: Вы, наверняка, знакомы с переводами русской классики на итальянский. Что Вы можете сказать об уровне этих переводов? 

Е.С.: Если говорить о прозе, то русская классика на итальянский переведена замечательно. К переводу поэзии у меня есть претензии, но тем не менее в Италии были великие переводчики - например, Анжело Мария Репеллино, чья антология русской поэзии в свое время получила, в частности, высокую оценку Монтале. 

Е.К.: Антология поэзии ХХ века? 

Е.С.: Да. Позднее Рипеллино выпустил в своем переводе книгу стихотворений Хлебникова и сборник избранных стихотворений Пастернака, в письмах к которому просил объяснить ему отдельные темные места. О высоком качестве этих переводов говорит то, что рипеллиновские Хлебников и Пастернак входят, насколько мне известно, в круг чтения самых известных итальянских поэтов. 

Если говорить о переводчиках русской прозы, то нельзя не назвать имени Томмазо Ландольфи, одного из крупнейших прозаиков ХХ века. Диплом в университете он защищал по русской литературе, переводил Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого. 

Но, конечно, итальянские переводы русской классики бывают разного уровня. С приходом моды на дешевые издания появилось много пере-переводов. Издателю, выпускающему книжку за 2000-3000 лир, проще заплатить молодому переводчику, чем за большие деньги выкупить авторское право у какого-нибудь солидного издательства и переиздать хороший, апробированный временем перевод. Зачастую новые переводы не являются результатом нового прочтения и отличаются от предыдущих разве что на лексическом уровне - за счет замены отдельных слов синонимами. 

Е.К.: Чем, по-вашему, перевод прозы отличается от перевода поэзии? 

Е.С.: Для меня перевод прозы ничем не отличается от перевода поэзии. Именно поэтому среди переведенных мной авторов так мало прозаиков. Как переводчику мне интересна или лирическая проза, или проза, воссоздание которой на другом языке связано с какой-нибудь сверхзадачей - например, с необходимостью выдумать слово для обозначения реалии, отсутствующей в нашем культурном или социальном багаже, с воспроизведением несколько языковых слоев, требующим стилизации. Перевод такой прозы - всегда был для меня процессом очень медленным, а в годы, когда переводчикам у нас платили вполне сносно, еще и убыточным. 

Из моих коллег прозу и стихи переводит только Елена Костюкович, но с ней я никогда не обсуждал, есть ли для нее разница между переводом прозы и поэзии. Думаю, ее позиция в этом вопросе близка к моей. 

Е.К.: Вы переводите каждый день? 

Е.С.: Каждый день не получается. Несмотря на то, что я считаюсь профессиональным переводчиком, в этом смысле я не профессионал. Я не сажусь каждый день за стол, поставив перед собой задачу перевести некую порцию стихов или прозы. Перевожу, как ни старомодно это звучит, по вдохновению. 

Е.К.: А часто оно к Вам приходит? 

Е.С.: К счастью, часто. Но волнами... Это зависит еще от того, на что "чешутся руки". Сейчас я вернулся к поэзии Джузеппе Джоакино Белли и должен признаться, что когда некоторое время назад я должен был принять участие в одной научной конференции в Италии, мне впервые не хотелось ехать в дорогую моему сердцу страну - жаль было расставаться с сонетами Белли. 

Е.К.: А Вы переводите произведения разных авторов одновременно? 

Е.С.: Бывает. По необходимости. 

Е.К.: При благоприятных условиях Вы бы не переводили несколько произведений одновременно, занимались бы одним? 

Е.С.: Пожалуй, хотя мне не совсем понятно, что Вы имеете в виду под благоприятными условиями. Но обстоятельства всегда складывались так, что одновременно приходилось переводить разных авторов. 

Е.К.: Это непохожие друг на друга авторы? 

Е.С.: Разные авторы, более того, их часто разделяют столетия. 

Е.К.: Вам не сложно переключаться из одной эпохи на другую? 

Е.С.: Если мне интересно, то нет. Я счастливый переводчик - почти никогда не переводил по заказу. Все что делаю, нахожу сам, сам выбираю, кого и что переводить. 

Я всегда боялся заключать договоры с издательствами раньше, чем сделаю значительную часть работы. Под топором срока работать не могу - руки опускаются... Всегда работал в рваном ритме. 

Е.К.: Кто Ваши любимые русские авторы? 

Е.С.: Не хочу быть банальным - сразу напрашивается ответ: "Пушкин". Я бы предпочел вопрос: "Кто Ваши любимые современные русские поэты?" Я люблю Бродского, внимательно читаю его переводы на итальянский. Более того, считаю итальянский перевод его книги "Набережная неисцелимых" шедевром. 

Е.К.: Этот перевод сделан с русского или английского? 

Е.С.: С английского. Этот блистательный перевод намного лучше русского. 

Кто еще мне нравится из современных поэтов? Олег Чухонцев, Евгений Рейн, Татьяна Бек. С интересом читаю стихи Кибирова, но будущее, к сожалению, не за постмодернизмом - цитатность умирает очень быстро: его замечательный стихотворный цикл, посвященный Константину Черненко, лет через пять будет непонятен читателю. К этому далеко неполному списку интересных мне поэтов прибавлю Строчкова. Я назвал тех, кто, так сказать, ходит рядом. 

А если чуть-чуть назад, то это Мандельштам, Пастернак, Заболоцкий. И еще Слуцкий, большой поэт, который оказался сегодня в тени, но, надеюсь, временно. 

За современной русской прозой мне следить непросто - много времени уходит на чтение итальянских книг, этого требует моя литературная специальность.