Должно тянуть сквозняком из затекста, иначе текст не выживет» - ссылка на интервью с переводчиком с французского Еленой Вадимовной Баевской

 Елена Вадимовна Баевская - переводчик с французского. 

В ее переводах публиковались бретонские баллады и бретонские народные сказки, стихотворения в прозе и дневники Бодлера, трагедия Ж.Расина "Александр Великий", поэмы А. де Ламартина "Виноградник и дом" и А. де Мюссе "Ролла", стихотворные пьесы Э.Ростана "Сирано де Бержерак", Гуго фон Гофмансталя "Глупец и смерть", "Смерть Тициана", романы Т.Готье "Мадмуазель де Мопен", Э.Ионеско "Одинокий", Ж.Эшеноза "Один год", С.Беккета "Мерсье и Камье", "Недовидено недосказано", "Как было", "Уничтожитель", "Никчемные тексты", статьи З.Фрейда "Мы и смерть", М.Элиаде "Опыты мистического света", "Мефистофель и андрогин, или Тайна целостности", "Заметки о религиозных символах", а также стихотворения Ж.Лафорга, С.Малларме, Ж. де Нерваля, П.Верлена, Ж.Кокто, П.Б.Шелли, Д.Китса, Л. де Гонгора, Л.Ариосто, П.Бембо, Г.Тракля, П.Флеминга и др. 

РЖ: Как, читая оригинальный текст, вы определяете - "ваш" он или нет? 

Е.Б.: Это как раз просто. Если текст "мой", обязательно захочется его попробовать перевести. Иногда прямо начинают мелькать в голове слова, интонации, которые могли бы пригодиться. Это немножко как в жизни: о, какая интересная, важная новость! надо бы поскорее ее всем рассказать! В стихе чаще всего возникает какая-то музыка без слов, или почти без слов, и если оно зазвучало, значит - мое. 

РЖ: Как (по каким признакам) понимаете: перевод - свой, чужой - получился? 

Е.Б.: Этот вопрос очень часто переводчики задают друг другу: как, по-твоему, получилось или нет, нравится тебе или не нравится? Чтобы разобраться, сперва читаешь просто как любознательный читатель, и - чего уж там - сразу понятно, есть в этом романе, стихе, пьесе то очарование, которое тебя привлекает, притягивает, или нет его. А потом принимаешься сравнивать с оригиналом. Вот тут и видно, почему плохо, если плохо: может, переводчик просто неправильно понял текст. Может, он не нашел нужной интонации. Может, там, где в оригинале - непривычная метафора, поразительно точная рифма, в переводе оказалось что-то унылое и банальное. А если хорошо, если удалось, то тоже видно, почему, видны приемы, не заметные без сопоставления с подлинником. И это очень любопытное занятие, следить по тексту, примечая, как именно устроен хороший перевод. Говоря скучными, но для меня бесспорными словами, перевод должен быть фактом русской литературы, и одновременно - он должен верно воссоздавать образ подлинника. Вот если два эти признака в наличии, тогда - ура, получилось. 

С собственными изделиями хуже. Эльга Львовна Линецкая, которая многие годы вела семинар молодых переводчиков при Ленинградском Союзе писателей и сама была замечательным мастером, советовала нам не бросать работы, пока не почувствуем, что вот для этого перевода мы уже сделали совершенно все, что в наших силах. Правильно, конечно, но для натур, склонных к самоедству, это совет опасный. Для меня до сих пор сущее мучение - выпустить работу из рук. Маюсь, пристаю к ни в чем не повинным друзьям и родственникам, а самой судить трудно, потому что когда перечитываешь свой перевод, всегда вкладываешь в это занятие что-то лишнее, и объективного суждения не получается. 

РЖ: Почему, как вы думаете, переводчик берется за работу? Незаменимых переводчиков и переводов нет. Есть в лучшем случае, несколько страниц чужого текста, в которые переводчик может вживить себя самого - нельзя вложить душу в 300 страниц чужого текста. 

Е.Б.: Погодите. Конечно, в оргиастическом угаре роман в десять печатных листов не переведешь. Но что такое переводчик? По-моему, помесь писателя с исследователем. Если мы с этим согласимся, то вложить душу очень даже можно в сколько угодно страниц прозы, драматургии, эссеистики - было бы желание. И душа. Или, скажем так, острое любопытство, интерес к тексту. Проблема эта не количественная. И потом, любое литературное произведение и любой литератор в своем роде единственны и незаменимы (если мы серьезно говорим именно о литературе). Текст или автор может потерять свою актуальность, но нельзя их "заменить", как нельзя Помяловского взять да заменить Пелевиным. К примеру сказать, лежат во Франции на прилавке в книжном магазине одновременно два-три разных перевода Чехова или Достоевского. И друг друга не отменяют. Есть повод поспорить, посравнивать, порезвиться в критических статьях. Живой литературный процесс. 

А переводчик берется за работу потому, что это нужно лично ему. Не кому-нибудь, а ему самому интересно. И всегда остается надежда, что найдутся другие такие же, которым интересно, важно то же, что и мне, и вот таким путем, если хотите, и происходит перекличка душ в эфире - частный случай переклички, скажем так. 

РЖ: Разделяете ли вы такую точку зрения: переводчик должен переводить только то, что ему нравится, не заставлять себя работать над неблизким ему текстом? 

Е.Б.: Да, безусловно, разделяю. 

РЖ: За перевод каких жанров, произведений, авторов никогда бы не взялись? 

Е.Б.: Я не взялась бы переводить такую книжку, какую я не взялась бы читать, вот и все. За монографию по кристалловедению, если говорить о жанрах, или за чисто развлекательного автора типа Сандры Браун или Норы Робертс. И вообще, за все, что мне не нравится. Хотя что значит - не взялась бы? По приговору верховного суда села бы и перевела как миленькая. Или если бы дома шесть голодных детей плакали. 

РЖ: Долго ли работаете над текстом? 

Е.Б.: Зависит от того, какой текст. Книгу по истории или по психологии переводила страниц так по семь в день. Восемьдесят страничек дневника Бодлера делала три месяца. 

РЖ: Бывают ли "гениальные переводчики"? Е.В.Витковский пишет в предисловии "Оправдание перед Богом" (Р.М.Рильке "Новые стихотворения". Перевод В.Летучего): "Сами слова "гениальный переводчик", видимо, почти бессмысленны, лишь очень немногие исключения - такие, как Валери в переводах Рильке на немецкий или же Осип Мандельштам в переводах Пауля Целана... заставляют заподозрить, что переводчик гениальным все-таки хоть и очень редко, но бывает". Как относитесь к этому высказыванию? 

Е.Б.: Ну-у, гениальные люди вообще бывают редко. А что, среди оригинальных поэтов или прозаиков гении часто попадаются? Как именно часто? С ходу - гениальные переводы есть у Пушкина, у Жуковского, в ХХ веке у Цветаевой, Пастернака, - вот, как говорится, на первый случай. Собственно, Е.В.Витковский, кажется, это самое и говорит? 

РЖ: По-вашему, темные места оригинала надо оставлять в тексте? Как вы делаете? 

Е.Б.: Тут тоже давайте договоримся, о чем речь. Надо ли высветлять текст? Разжевывать для читателей то, что в оригинале выглядит загадочно и непонятно? Делать общедоступным то, что на самом деле требует от читателя подготовки, внимания, соучастия? Конечно, нет. Но вот на вопрос, должен ли переводчик представлять себе, о чем идет речь, я бы ответила, что да, непременно должен. Ведь не бывает вообще темных мест, они все разные. Скрытые цитаты, реминисценции, отсылки к биографии автора, аллюзии на некие исторические события или литературные источники. Бывают очень сложно устроенные метафоры. По-моему, если натыкаешься на такое место, в нем необходимо сперва разобраться, добросовестно и хладнокровно. А потом уж думать, как это сказать по-русски. 

Вы просили привести пример... Прямо беда: то, что на столе сейчас, вытесняет из головы буквально всю предыдущую жизнь! Малодушно приведу самый последний кусочек, который перевелся у меня вот только что: 

"Но бывало и так (особенно когда в Комбре наступали теплые дни), что гордый полуденный час, слетев с башни святого Илария, на мгновенье наградившей его в знак особой чести двенадцатью самыми драгоценными завитками из своей гулкой короны, уже давно отзвонил над нашим столом, над освященным хлебом, который был ему как родной, ведь его тоже принесли из церкви, - а мы все еще сидели над тарелками с "Тысячью и одной ночью", отяжелев от жары и, главное, от еды". 

Это из второй части "В сторону Свана" Пруста. Помимо грациозной метафоры (бой часов - корона и т.п.) тут вот еще что. Герой, взрослый, вспоминает свое детство, которого больше нет, - оно воссоздается только в его памяти. В воскресенье вся семья собралась вокруг стола, и часы на церковной башенке давно пробили полдень. Мне стало намного легче жить, когда я выяснила, что освященный хлеб здесь - одна из примет безвозвратного, хоть и не столь давнего прошлого: во Франции с XII века, со времен Карла Великого, повелось, что каждое воскресенье у обедни раздавали хлеб святого причастия. Каждая семья по очереди приносила в церковь хлеб, священник святил его, а после проповеди его раздавали прихожанам. Во время Первой мировой войны этот обычай кончился навсегда, то есть когда Пруст писал эти строки, это уже было прошлое, утраченное время. Конечно, в тексте этого всего не должно быть. Но должно тянуть таким сквозняком из затекста, иначе текст не выживет.